Вечером подошла эскадра Хиппера, и ее ракетный крейсер, на своем тридцатичетырехузловом ходу догнав хвост английской колонны, утопил какого-то подранка, кажется, «Тайгера». После чего вернулся к основным силам.
В общем, мы потеряли четыре корабля, англичане — не то девять, не то десять. У нас были в той или иной степени повреждены все остальные, у Джеллико — тоже. Поля боя вроде бы осталось за нами, но… Еще одна такая победа — и немецкий «Хохзеефлотте» перестанет существовать, от русского ИФ останется не пойми что. А английский флот уменьшится только наполовину. Правда, в ближайшее время англам будет не до плотной морской блокады Ирландии, чем надлежало воспользоваться. Никола Черногорский уже не раз репетировал свою речь, в которой он, будучи движим стремлением защищать слабых и вообще тягой к справедливости, предложит руку помощи свободной Ирландии. Как за четыре недели до этого предложил Японии — и оказал ее! Я уже намекнул ему, что к его стране пора примерять определение «империя добра».
Ну, а у меня утром двадцатого августа должно было состояться интервью для иностранной прессы, посвященное недавнему заявлению испанского короля. В нем он сообщил, что Испания остается нейтральной, и нахождение на ее территории воинских контингентов воюющих сторон отныне недопустимо. И, во избежание кривотолков, я решил обозначить нашу позицию по Канарам перед корреспондентами нейтральных стран, то есть конкретно Испании, Голландии и Швейцарии. Я начал с того, что разъяснил — действительно, там до недавнего времени находилось несколько наших подводных лодок. Ну надо же морякам когда-то отдохнуть! Они и отдыхали в гостях у строителей моей дачи. Однако сразу после заявления его величества Альфонса они покинули остров Гран-Канария.
На самом деле они покинули его даже несколько раньше, потому как спешили в Ирландское море, но я решил не заострять внимание общественности на таких мелочах.
— Но там же остались ваши солдаты и как минимум одна лодка! — заявил голландец с таким видом, будто в чем-то меня уличил.
— Какие еще солдаты? — удивился я. — Да если там найдется хоть один, наш император тут же меня повесит и правильно сделает! На Канарах мой личный земельный участок, и во время войны отвлекать солдат на какие-то тамошние нужды… У нас и в мирное время за такое сажали. Естественно, в свое время эти люди служили, и сейчас, после демобилизации, устроились работать в мою охрану. Доски же приходится аж из России возить! Чуть отвернешься — точно разворуют, поэтому без охраны никак.
— А подводная лодка? — не унимался голландец.
— Спасибо за вопрос, сейчас мы подходим с самому главному, что мне хотелось бы сообщить вашей аудитории. Так вот, я нахожусь на пороге очередного своего открытия. Не эпохального, и многим оно даже может показаться незначительным, но все же. Итак, представьте себе кошку. Представили?
Не знаю, насколько у них получилось именно это, но вот офигели они точно.
— Кошка страстно любит рыбу, — продолжал я, — что вроде бы странно для совершенно сухопутного и даже в какой-то мере боящегося воды зверька. Но если предположить, что ее далекие предки вели прибрежный образ жизни и регулярно занимались подводной охотой, то станет ясно — это всего лишь генетическая память. И я намерен пробудить ее в современных кошках! Вы же в курсе, что на Канарах, помимо всего прочего, строится ферма по их разведению? Так вот, туда уже завезены первые экземпляры. И арендованная мной у флота устаревшая подлодка нужна для организации подводных экскурсий! В процессе которых кошки посмотрят на свою исконную добычу в ее естественной среде обитания. В них проснутся древние инстинкты, и я надеюсь дожить до того дня, когда мои питомицы будут нырять за рыбой не хуже дельфинов.
Я глотнул минералки и обозрел аудиторию. Она потрясенно молчала, так что я продолжил:
— Кстати, мной обнаружены свидетельства, что кошки появились в Южной Америке еще в доколумбовую эпоху. Откуда, спрашивается, они там взялись? Пока это всего лишь гипотеза, но, возможно, мне со временем удастся и найти доказательства. Я подозреваю, что кошки пришли туда из Евразии. Вплавь.
Вот так, подумал я, глядя в спины покидающей мой кабинет прессы, — теперь уж точно никто не усомнится, что на Канарах русские скрывают что-то важное! А иначе с чего бы Найденову нести такую ахинею.
Вообще-то сны меня посещают далеко не каждую ночь. И если уж снится, то обычно что-то давно прошедшее… Но этим вечером, заснув, я увидел Рыжика, размашистым брассом плывущего по волнам Атлантики. На его спине сидел Рекс и осматривал горизонт из-под лапы. Рядом плыли Светлая и Темная, а за ними — кильватерная колонна кошек, длиной в несколько миль.
В конце августа, когда были окончательно подведены итоги малоудачного для обеих сторон боя в Кельтском море, внимание мировой общественности переключилось на Тихий океан. Все ждали — когда же наконец Того решится на генеральное сражение? Мало кто понимал, что оно уже шло, мастерски проводимое умным и осторожным японским адмиралом. Да, думал я, в японскую войну этого мира ему не удалось совершить такого, чтобы навечно остаться в памяти потомков в качестве национального героя. Но, пожалуй, то, что он делает сейчас, по своим последствиям окажется уж никак не слабее Цусимы…
Того держался примерно на расстоянии двухсот пятидесяти километров от американской эскадры, постепенно смещаясь к югу от нее. Такое расстояние позволяло почти ежедневно устраивать налеты «Выхухолей», охраняемых истребителями. Вообще-то бомберы могли летать и на куда большее расстояние, но японцы не выпускали их в воздух без полноценного истребительного прикрытия. И уже вторую неделю подряд, обычно с утра, к американцам прилетали гости и начинали швыряться восьмисоткилограммовыми бомбами. Это был максимум, поднимаемый палубной «Выхухолью», сухопутные же тянули и тонну. В налете обычно участвовало от двенадцати до восемнадцати бомбардировщиков. Они бомбили с высокого пикирования, да им еще и мешали поднимаемые американцами «Мустанги», так что в цель попадал примерно каждый десятый. То есть каждый день один, а пару раз и два корабля принимали на себя удар падающей со скоростью за полтораста метров в секунду бомбы. Последствия были весьма неприятными даже для самых мощных кораблей эскадры, сверхдредноутов типа «Мичиган». Как правило, бомба не пробивала их бронепалубу, но взрыв, кроме того, что корежил все сверху, вызывал еще и смещение броневых плит. Так что, когда «Нью-Йорку» достался второй подарок подряд, палуба все-таки была пробита, и эскадра встала на два дня, за которые удалось хоть как-то реанимировать пострадавшего.